– Это все конечно более чем подозрительно, но на свет он какое ему нужно впечатление произвел.
– Господин барон, я вам клянусь, что если мне когда-нибудь придется свидеться с этим крокодилом наша встреча окончится дуэлью!
– Никогда с этим не соглашусь, дорогой граф. Только я имею к нему свои счеты и никому не уступлю свое право свести их с ним! Однако хватит об этом мрачном человеке, он достоин лишь топора и плахи, а не разговоров. Лучше посмотрите что я вам привез из своего захолустья. – сказал барон д’Обюссон, протягивая собеседнику изящный кубок, с очень миниатюрной выделкой.
– О! – просиял де Гассе и как знаток и коллекционер быстро определил. – Кубок короля Карлуша, редкая вещь.
– Извольте ее оставить у себя как подарок.
– О! Господин барон, хоть и принято для приличия отказываться от дорогих подарков, но у меня просто не хватает на это духу.
Еще с Орлеана барон д’Обюссон знал, что граф большой любитель и собиратель кубков, по случаю проишедшим с ним, когда он явился невольно свидетелем скупки де Гассе каких-то бокалов, и уже забыл где это происходило, хотя могло происходить только в Орлеане.
Граф де Гассе красивый и обаятельный вельможа, проводил их на улицу когда они засобирались, до самого кабриолета. Только сейчас д’Обюссон стал различать черты, его сиятельного лица. Еле заметная аккуратная бородка. Молодое холеное лицо носило отпечаток обаятельности и спокойствия. Только теперь оно запомнилось барону и он узнал бы его среди миллиона других. Ранее, горе и траур окутывал ему глаза и он к своему стыду почти забыл своих друзей, так помогших ему там, в Орлеане.
Залезая вовнутрь экипажа услышал восклицание графа:
– О, у вас столько шпаг, зачем они вам?
– Отошлю в Обюссон.
– Наверное вам нужен учитель фехтования, для такого оружия он обязательно нужен. – спросил граф как бы между прочим.
– Очень нужен. Буду очень вам благодарен, если бы вы мне указали на такового.
– Он у меня, могу вам его представить, вообще он сейчас спит. А фехтует он здорово и согласен поехать в провинцию. Сам он итальянец, родом откуда-то из Тосканы, из Флоренции. Его зовут Капече…
– …Ковалоччо. – договорил сам обладатель фамилии, внезапно нарисовавшийся в дверях.
Сонливость еще была видна на его молодом лице, смахивающем на девичье, или по крайней мере на мальчишеское. Чувствовалось что он лет на пять моложе стоящего рядом графа. Примерно так и было.
Барон д’Обюссон неодобрительно посмотрел на молодого итальянца.
– Прежде мы пофехтуем с тобой, молодчик.
– Где? – лаконично спросил тот.
– У меня вечером улица Планш-Мибрей десять, в десять.
– Великодушно простите, номер дома: десять-десять? – переспросил Капече Ковалоччо, ошибившись с трудным предлогом во французском языке.
Более с ним не разговаривая, барон согласно кивнул ему; усевшись поудобнее и распрощавшись с графом, отъехал. Нужно было еще заглянуть к мэтру Марсену, который собирался подготовить к его приезду кое-какие бумаги.
Пока от нотариуса доехал домой, сделав большущий крюк по богатым кварталам города и заехав еще в кое-какие магазинчики, прошло много времени, но вечера, о котором он говорил все еще не было, только сумерки начинали мало-помалу овладевать небесным пространством; а Капече Ковалоччо уже стоял у дверей дома, в выжидательной позе. На боку у него висела длиннющая шпага.
– Эй, парень, я ж тебе сказал вечером.
– Ну так я тут и подожду вечера. – с живым южным темпераментом и с акцентом бойко отпарировал лукавец.
– Ладно, пошли, нечего ждать, я тебя и днем разделаю.
Рено понес за ними все накупленное под мышкой, то подсовывая, то прижимая не удобные для ношения таким образом шпаги. Кабриолет за ними тотчас тронулся, уезжая.
В своей квартире барон прежде всего, как и Ковалоччо снял верхнюю одежду, прошел в залу, не дожидаясь гостя, отодвинул стол, и поставил на бок в угол за диван.
Свободным оказалось большое пространство, где и можно было состязаться. Рено дал каждому по одинаковой тренировочной рапире с тупыми концами. Противники встали в стойку. Рено прежде чем давать знак начинать отошел за спину барона д’Обюссона, встал в створе открытых двойных дверей.
Барон д’Обюссон, не смотря на свои годы, имел твердую руку и опытный наметанный глаз. Первое время он только опробовал противника и видя что тот только обороняется, стал беспрестанно нападать, делая резкие выпады. Но все они отбивались и только.
Надо сказать, что он и сам держал оборону, дабы не посрамиться, как он считал перед сосунком.
– Ты не робей, нечего стесняться, и сам атакуй давай. – подзадорил того барон, подозревавший что хитрый молодой человек нарочно так делает, что бы ослабить его бдительность и нанести коварный удар, чуть он зазевается.
Рено почувствовал что сзади подходит тетушка Антиген.
– Ой! Господи! Дуэль что ли?
– Нет, упражняются, учителя фехтования для Франсуа смотрим.
В то время как здесь становилось все жарче и жарче, в другом конце того же дома и этажа в комнате Гийоме Аньян подкладывал в камин на то и дело затухающий огонь сухие поленья, спасаясь этим от пронузглого осеннего холода.
Гийоме прохлада казалось нисколько не беспокоила; если судить по его легкой одежде и по тому с каким безразличным видом он сидел в кресле и пил напой, все время о чем-то думая.
– Послушай, Гийоме. – вдруг спросил его Аньян. – Кто это тогда приходил? Какой-то Глот?
– Дармаглот.
– Кличка?
– Ну не настоящий же Дармаглот приходил! – вспылил выведенный из себя Гийоме.
– А зачем ты его приводил?
– Он специалист по замкам. Изучал замок секретера в кабинете де Морне.
– Так вы туда залазили?
– Только я, он просто рассматривал через гобелен.
– Так ты доделал лаз?
– Почему доделал. Даже щель отвел в сторону специально чтобы смотреть из-за мебели… Почему не доделал?! – снова через некоторое время распалился Гийоме. – Раз я туда лазил!…Как ты меня раздражаешь своей тупостью.
– Ты меня тоже раздражаешь…
– Ну скажи почему ты спросил доделал я лаз или нет, когда я туда лазил?
– Я просто спросил «ты все доделал?» Садись поедим.
Аньян перестал смотреть как пламя охватывает поленья, сел за стол.
– А ты уверен что завещание у него в секретере?
– Нигде оно больше быть не может, я там все осмотрел.
– Ты же говорил что там у него деньги лежат?
В ответ у Гийоме сначало вырвалось из гортани несколько звуков, похожие на человеческие.
– Аньян, прекрати, пожалей мои чувства. – попросил он.
Еще через некоторое время за едой Аньян снова спросил.
– Не кажется ли тебе, что похищение завещания затянулось?
– Можешь ехать хоть сейчас.
– Ну, погоди…
– И гони мои двести ливров…
– ??
– …Не надо делать недоуменную рожу. Я все жду когда твоя совесть проснется, а ты к моей совести взывал. Я тебе говорил к моим деньгам не прикасайся?!
Аньян замялся и приналег на еду, от волнения ел быстро. Потом снова:
– Манден сам мне всучил, говорит…
– На мол, отдашь ему когда разыщешь. А ты и взял сразу. Давайте! Завсегда готов!
– Между прочим если бы я не взял, это еще более подозрительно было бы…
…А почему двести только?
Гийоме усмехнулся представив Аньяна, который брал столько сколько дадут, не спрашивал.
– Двести я заблаговременно вытребовал… А этой распиской что ты дал Мандену ты нас обоих под топор подвел. На обратном пути Манден тебя не угрохал только потому что знал уже что Гийоме тебе все втолкует.
– В этом отношении я был здоров как бык. – бахвалился Аньян задрожавшим голосом, сразу же переведший разговор на другую тему. – Ты не знаешь как можно найти Жака?
– Я тоже о нем думал. Но нет, он здесь не причем. Манден с де Морне ни одного раза о нем не говорили… Он как пропал куда, я сам его искал… А зачем он тебе?
В то же самое время в ярко освещенной зале загнанный в угол Ковалоччо, яростно отбивал, рассекавший со свистом воздух, мелькавший перед его лицом клинок.
В руках у фехтовальщика были уже не рапиры, а тупые тренировочные шпаги. На рапирах молодой итальянец показал, что он умеет хорошо отбиваться и пропустил лишь один неопасный удар.
В том ожесточении, с которым старый барон нападал на него, кроме восхищения что в такие годы можно наносить удары такой силы, виделось желание д’Обюссона выбить у сопляка-учителя его орудие труда и поколошматить его как следует, выпроводив с позором. Ковалоччо ему с самого начала как учитель не понравился. Франсуа и сам умел отлично обороняться, а так как сын нападал лучше отца, то конечно же давно бы выбил у своего предполагаемого учителя всю преподавательскую спесь. Ему же только удалось больно ударить зажатого в углу итальянца, но выбить шпагу не удалось.